крепко головою в кузов, понесся, наконец, по мягкой земле. Едва только выехал он за город, как п .
Читать
Войти через Гугл
Войти через Фейсбук
Войти через Яндекс
Войти через Вконтакте
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Выбрать главу (57) Изменить стиль страницы
“Сделайте милость, не беспокойтесь так для меня, я пройду после”, говорил Чичиков.
“Нет, Павел Иванович, вы гость, вы должны вперед идти, говорил Манилов, показывая ему рукою.
“Не затрудняйтесь, пожалуста, не затрудняйтесь. [Далее было: Как можно для меня такое беспокойство] Пожалуста проходите”, говорил Чичиков.
“Нет, Павел Иванович, [Никак, никак] это обида. [“Нет, Павел Иванович, вы нанесете мне чувствительнейшую обиду. ] Как можно, чтобы я такому приятному гостю позволил пройти после себя”.
“Ах, боже мой… Мне, право, совестно, проходите, сделайте милость, проходите, я после”, говорил Чичиков.
“Нет, никак нельзя”.
Наконец оба приятеля вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга. [Вместо “Мне право ~ друг друга”: Я не знаю, право, как отвечать мне”, говорил Чичиков… “Мне, право, и совестно”, говорил Чичиков, выступая, наконец, вперед, но несколько боком, как бы желая хоть по крайней мере войти вместе. ]
Фемистоклюс и Алкид Маниловы
“Позвольте мне вам представить жену мою”, сказал Манилов. “Душенька! Павел Иванович! [прибавил он, обращаясь к ней. ]
Чичиков увидел, точно, даму, которую он совершенно были не приметил, раскланиваясь в дверях с Маниловым, и которая приподнялась с своего места и оставила свою работу, бывшую[работу, которая была] у ней в руках. [Далее было: Дама была лет двадцати семи; одета она была, как обыкновенно они одеваются: платок, чепец, ленты, словом, дама] Чичиков подошел к ручке.
“Вы нас очень обрадовали своим приездом”, сказала жена Манилова. “Сделайте милость, садитесь! Не проходило дня, чтобы муж мой не вспоминал о вас”.
“Ваш муж, сударыня, очень далеко простирает доброту свою ко мне”, сказал Чичиков.
“Да”, отвечал Манилов: “уж она, бывало, всё спрашивает меня: “Да что же твой приятель не едет?” — “Погоди, душенька, приедет”. А вот вы, наконец, и удостоили нас своим посещением. Уж такое, право, доставили наслаждение, майский день”…[Вместо “Уж такое ~ день”: доставили нам наслаждение, приятнейший майский день. ]
“О, никак не достоин такой чести. Ни громкого имени не имею, ни даже ранга заметного”.[а. “О, помилуйте. Никак не достоин такой чести. Как можно, чтобы я льстил себя надеждою, что мое посещение может доставить удовольствие. Другое дело, если б я что-нибудь значил в мире; но ни громкого имени не имею, ни ранга заметного, ни достоинств…”; б. “О, помилуйте, никак не достоин такой чести. Не могу льстить себя надеждою, что мое посещение ~ ни достоинств”.]
“Вы все имеете”, прервал Манилов с тою же приятною улыбкою: “всё имеете, даже еще более”.
“Как вам показался наш город?” промолвила Манилова. “Приятно ли провели там время?”
“Очень хороший город, прекрасный город, и время провел очень приятно. Общество такое обходительное”.
Николай Гоголь МЕРТВЫЕ ДУШИ Том 1 Гл 2 Аудиокнига Слушать Онлайн
“А как вы нашли нашего губернатора?” сказала Манилова.
“Не правда ли, что препочтеннейший и прелюбезнейший человек?” прибавил Манилов.
“О, препочтеннейший!” сказал Чичиков. “Это, можно сказать, мой благодетель. Как он[И как он] вошел в свою должность и как понимает ее! Истинно, нужно желать побольше таких людей”.
“Как он может, этак, знаете, принять всякого, обворожить своим обращением”, присовокупил Манилов с улыбкою и почти совсем зажмурив глаза, что означало, что он очень был доволен.
“Очень обходительный и приятный человек”, продолжал Чичиков: “и какой искусник! Я даже никак не мог предполагать этого. Как хорошо вышивает разные дамские узоры. Он мне показывал своей работы кошелек: редкая дама может так искусно вышить”.
“А вице-губернатор? Не правда ли, какой милый человек!”, сказал Манилов, опять несколько прищурив глаза.
“Очень, очень достойный человек”, отвечал Чичиков.
“А как вам показался полицмейстер? Не правда ли, что очень приятный человек?”
“О, чрезвычайно приятный. И какой ученый, какой начитанный человек! Мы у него проиграли в вист вместе с прокурором и председателем гражданской палаты [начиная от обеда и не вставая со стола] до самых [утренних] петухов. Очень, очень достойный человек!”
“А жена полицмейстера?” прибавила Манилова. “Не правда ли, какая препочтенная и прелюбезная женщина”.
“О, это одна из достойнейших женщин, каких только я знал”, отвечал Чичиков.
За сим Манилов не пропустил председателя палаты, почтмейстера, и таким образом перебрали почти всех чиновников города, которые, как нарочно, все были достойные люди.
Закрыть Как отключить рекламу?
“Вы [большею частию] всегда в деревне проводите время?” сделал, наконец, в свою очередь вопрос Чичиков.
“Больше в деревне”, отвечал Манилов. “Иногда, впрочем, приезжаем в город для только, чтобы увидеться с образованными людьми. Одичаешь, знаете, если будешь всё время жить взаперти”.
“Правда, правда”, сказал Чичиков.
“Конечно”, продолжал Манилов: “другое дело, если бы соседство было хорошее, если бы, например, такой человек, с которым бы можно красноречиво поговорить[можно поговорить] о любезности, о хорошем обращении, о какой-нибудь науке, чтобы этак расшевелило душу, дало питательность и, так сказать, парение этакое…” Здесь он еще что-то хотел выразить, но, заметивши, что несколько зарапортовался, ковырнул только рукою в воздухе и продолжал: “тогда бы, конечно, деревня и уединение имели бы очень много приятностей. Но ведь решительно нет никого… Вот только иногда прочитаешь “Сын Отечества”…”
“Это справедливо, совершенно справедливо”, отвечал Чичиков. “Что может быть лучше [того], как жить в уединении, наслаждаться зрелищем природы, почитать иногда книгу”.[Вместо “почитать иногда книгу”: или упражнять ум в занятиях высоких, которые бы доставляли моральную пишу сердцу. Размышлять о чем-нибудь, или прочесть что-нибудь, господина Булгарина сочинения…”]
“Но знаете ли: всё, если нет друга, с которым бы можно поделиться…”
“О, это справедливо! это совершенно справедливо![это совершенная правда] Что все сокровища тогда в мире! Не имей денег, имей хороших людей для обращения, сказал один мудрец”.
“И знаете, Павел Иванович”, сказал Манилов, сделавши такую сладкую мину, что даже было несколько приторно, как натощак. “Тогда чувствуешь какое-то эдакое духовное наслаждение… Вот как, например, теперь случай доставил мне счастие говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором…”
“О, помилуйте! Как можно, чтобы я льстил себя… ничтожный человек и больше ничего”.[Как можно, чтобы я льстил себя такою надеждою. Я ничтожный человек и не имею вовсе тех достоинств, которые бы могли мне приобресть расположение. ]
“О, Павел Иванович! я бы с радостью отдал половину всего моего состояния, чтобы иметь часть тех достоинств, которые имеете вы…”
“Напротив того, я бы почел с своей стороны за величайшее…”
Неизвестно, до чего бы дошли взаимные учтивства двух приятелей, если бы вошедший слуга не доложил, что кушанье готово.
“Прошу покорнейше”, сказал Манилов. “Вы извините, если у нас такого обеда, какой на паркетах и в столицах. У нас просто по русскому обычаю щи, но от [самого] чистого сердца. Прошу покорнейше!” Тут они еще несколько времени поспорили о том, кому первому войти, и наконец Чичиков вошел боком в столовую.
В столовой уже стояли два мальчика, дети Манилова, которые [казалось] были в тех летах, когда сажают уже за стол, но еще на высоких[сажают уже их за стол на особых несколько высоких] стульях. При них стоял учитель, который очень вежливо и с улыбкою поклонился. Хозяйка села за свою суповую чашку. Мужчины, [Далее начато: тоже] выпивши по рюмке водки, уселись таким образом, что Чичиков сел между хозяином и хозяйкою. Слуга завязал детям на шею салфетки.
“Какие миленькие детки”, сказал Чичиков, посмотрев на них: “а который [им] год?”
“Старшему осьмой, а меньшому вчера только минуло шесть”, сказала Манилова.
“Менелай!” сказал Манилов, обратившись к старшему. Чичиков поднял несколько бровь, услышав такое странное имя, но постарался тот же час привесть лицо в обыкновенное положение. “Менелай, скажи мне, какой лучший город во Франции?”
Здесь учитель обратил всё внимание на Менелая и, казалось, хотел вскочить ему в глаза, но, наконец, совершенно успокоился и кивнул головою, когда Менелай сказал: “Париж”.
“А у нас какой лучший город?” спросил опять Манилов.
Учитель опять насторожил свой слух и зрение.
“Петербург”, отвечал Менелай.
“Москва”, отвечал Менелай.
“Умница, душенька”! прибавил с своей стороны Чичиков. “Скажите, однако ж”, продолжал он, обратившись с некоторым видом изумления к Маниловым: “В такие лета и уже такие сведения! Я должен вам сказать, что в этом ребенке будут большие способности”.
“О, вы еще не знаете его”, отвечал Манилов: “У него чрезвычайно много остроумия. Вот меньшой, Алкивиад, тот не так быстр, а этот сейчас, если что-нибудь встретит, букашку, козявку, тотчас обратит внимание. [а. если что-нибудь заметит и обратит внимание, б. Как в тексте; в. если ~ внимание, летит к ней взапуски; [удивительная] большая быстрота ума. ] Я его прочу пo дипломатической части. Менелай!” продолжал он обратись снова к нему: “хочешь быть посланником?”
“Хочу”, отвечал Менелай, жуя хлеб и болтая головою направо и налево.
В это время стоявший позади лакей утер посланнику нос и очень хорошо сделал, иначе бы канула в суп препорядочная посторонняя капля. Разговор начался за столом об удовольствии спокойной жизни, прерываемый замечаниями хозяйки о городском театре и об актерах.
Учитель очень внимательно глядел на разговаривающих и, как только замечал, что уста их готовы усмехнуться, в ту же минуту раздвигал рот и смеялся с величайшим усердием. Один раз только лицо его приняло суровый вид, и он, стукнув вилкою по столу устремил взгляд на сидевших против него детей. Это было весьма у места, потому что Менелай укусил за ухо Алкивиада, [потому что Алкивиад укусил за ухо Менелая] и Алкивиад, зажмурив глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но, почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром. Хозяйка очень часто обращалась к Чичикову с словами: “Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли”. На что Чичиков отвечал:
Источник: litlife.club
Гоголевская проза. О еде
В отличие от Тургенева, который как будто нарочно избегал этой темы в своих произведениях, Гоголь обыгрывает еду своих персонажей и всё, что с ней связано, на протяжении всей поэмы:
Гл. 1-я: «щи с слоеным пирожком», «мозги с горошком», «сосиски с капустой», «пулярка жареная», «огурец соленый», «слоеный сладкий пирожок».
Там же: «День… был заключен порцией холодной телятины, бутылкою кислых щей…»
Гл. 2-я: «Вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах и в столицах; у нас просто, по русскому обычаю, щи, но от чистого сердца…»
Там же: «Хозяйка очень часто обращалась к Чичикову с словами: «Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли».
Там же: «…начал… грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром…»
Гл. 3-я: «…на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припёками: припёкой с лучком, припёкой с маком, припёкой с творогом, припёкой со сняточками, и нивесть чего не было».
Там же: «Пресный пирог с яйцом!» сказала хозяйка. Чичиков подвинулся к пресному пирогу с яйцом и, съевши тут же с небольшим половину, похвалил его. И в самом деле, пирог сам по себе был вкусен, а после всей возни и проделок со старухой показался еще вкуснее. «А блинков?» сказала хозяйка. В ответ на это Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот, а губы и руки вытер салфеткой… Настасья Петровна тут же послала Фетинью… принести еще горячих блинков. «У вас, матушка, блинцы очень вкусны», сказал Чичиков, принимаясь за принесенные горячие».
Гл. 4-я: «…господа средней руки… на одной станции потребуют ветчины, на другой поросенка, на третьей ломоть осетра или какую-нибудь запеканную колбасу с луком и потом как ни в чем не бывало садятся за стол, в какое хочешь время, и стерляжья уха с налимами и молОками шипит и ворчит у них меж зубами, заедаемая расстегаем или кулебякой с сомовьим плесом…»
Там же (в тот же день, в трактире): «Поросенок есть?» с таким вопросом обратился Чичиков к стоявшей бабе.
«Есть». «С хреном и со сметаною?» «С хреном и со сметаною». «Давай его сюда!»
(Чичиков «докушал» заказанного поросёнка, по свидетельству автора, до последнего куска, и это через пару часов после обильного застолья в имении Коробочки!)
Там же (в тот же день, в имении Ноздрёва, через пару часов после поглощения поросёнка в трактире): «Гости слышали, как он (Ноздрёв) заказывал повару обед; сообразив это, Чичиков, начинавший уже несколько чувствовать аппетит, увидел, что раньше пяти часов они не сядут за стол».
(Да он просто обжора, этот ненасытный Чичиков!)
«Обед, как видно, не составлял у Ноздрева главного в жизни; блюда не играли большой роли… Видно, что повар руководствовался более каким-то вдохновеньем и клал первое, что попадалось под руку: стоял ли возле него перец — он сыпал перец, капуста ли попалась — совал капусту, пичкал молоко, ветчину, горох, словом, катай-валяй, было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выдет. Зато Ноздрев налег на вина: еще не подавали супа, он уже налил гостям по большому стакану портвейна…»
Гл. 5-я: «…подошедши к столику, где была закуска, гость и хозяин выпили, как следует, по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням, то-есть всякими соленостями и иными возбуждающими благодатями, и потекли все в столовую…»
Там же:
«Щи, моя душа, сегодня очень хороши!» сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. «Эдакой няни», продолжал он, обратившись к Чичикову: «вы не будете есть в городе, там вам чорт знает что подадут!» «У губернатора, однако ж, недурен стол», сказал Чичиков. «Да знаете ли, из чего всё это готовится? вы есть не станете, когда узнаете». «Не знаю, как приготовляется, об этом я не могу судить, но свиные котлеты и разварная рыба были превосходны». «Это вам так показалось. Ведь я знаю, что они на рынке покупают. Купит вон тот каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерет его, да и подает на стол вместо зайца.
«Фу! какую ты неприятность говоришь!» сказала супруга Собакевича. «А что ж, душенька, так у них делается; я не виноват, так у них у всех делается. Всё, что ни есть ненужного, что Акулька у нас бросает, с позволения сказать, в помойную лохань, они его в суп! да в суп! туда его!» «Ты за столом всегда эдакое расскажешь!» возразила опять супруга Собакевича. «Что ж, душа моя», сказал Собакевич: «если б я сам это делал, но я тебе прямо в глаза скажу, что я гадостей не стану есть.
Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа. Возьмите барана», продолжал он, обращаясь к Чичикову: «это бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! Это всё выдумали доктора немцы да французы; я бы их перевешал за это!
Выдумали диэту, лечить голодом! Что у них немецкая жидкокостая натура, так они воображают, что и с русским желудком сладят! Нет, это всё не то, это всё выдумки, это всё. » Здесь Собакевич даже сердито покачал головою. «Толкуют — просвещенье, просвещенье, а это просвещенье — фук! Сказал бы и другое слово, да вот только что за столом неприлично. У меня не так.
У меня когда свинина, всю свинью давай на стол; баранина — всего барана тащи, гусь — всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует». Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел всё, обгрыз, обсосал до последней косточки».
(Тургеневу не снились подобные описания на грани раблезианских…)
Гл. 6-я. (О Чичикове): «Потребовавши самый легкий ужин, состоявший только в поросенке…»
В той же главе упоминается вскользь и об ужине Плюшкина, более чем скромном – «щи с кашею».
Задержимся, однако, на коллекционной гиперболе насчёт «лёгкого ужина» Чичикова. Получается, что, в рамках нашего занимательного литературоведения, Ч. за пару дней уговорил, или уписал, двух поросят, до последнего кусочка… о! дас ист фантастишь… хотя нет, это всё-таки по-нашему, по-русски – настоящий барин! Впрочем, прошу прощения, всё же есть повод для немалого удивления: при таком безразмерном аппетите Ч. дамы города N не видели в нём не только «толстого», но даже «полного» мужчину. Не иначе как у того был идеальный желудок? и такой же «обмен веществ»? Но это предположение вряд ли оправданно, ибо Ч. «обильно потел», что свидетельствовало о серьёзном недуге в его нутре и прежде всего с мочевым пузырём, что сводит на «нет» версию об образцовой циркуляции соков в его, с виду здоровом, организме…
Здесь будет уместно более подробно обсудить эту сугубо выразительную деталь о постоянно потевшем Чичикове, тем более что этот факт никем никогда не комментировался. Вспомним, в какой пот вогнала Ч. вздорная Коробочка; после более чем эмоционального разговора с глупой бабой наш «весьма щепетильный» (характеристика Гоголя) герой «чувствовал, что был весь в поту, как в реке: всё, что ни было на нем, начиная от рубашки до чулок, всё было мокро». То бишь взмок до исподнего… «Эк уморила как, проклятая старуха!»
Далее говорится, что Ч. «немного отдохнувши» отпер заветную шкатулку и… начинается подробнейшее описание её замысловатого содержимого. Далее речь о составлении документа, после чего… «Оканчивая писать, он потянул несколько к себе носом воздух и услышал завлекательный запах чего-то горячего в масле». Однако!
Здесь какой-то явный провал в самом содержании текста. Ибо щепетильный Чичиков, после того как «взмок» и его одежда промокла до нитки, должен был, говоря современным языком, как минимум принять душ, приказав через хозяйку подсушить свои шёлковые кальсоны («чулки»>, тем более стесняться он не привык: к примеру, накануне, в том же доме Коробочки «желая получше заснуть, скинул с себя совершенно всё» (!), а поутру, когда проснулся, увидел, что платье, уже высушенное и вычищенное, лежало подле него».
Ещё один довод. Спутник обильного пота – известный запах. Чичиков неоднократно корил Петрушку, слугу своего, за то что тот не проветривает своей каморки и вообще, негодник такой, ложится спать и спит не раздеваясь; отсюда ambre, от которого Ч. «помарщивался и встряхивал головою, приговаривая: ты, брат, чорт тебя знает, потеешь, что ли. Сходил бы ты хоть в баню». Однако же сам, потеющий изрядно, по баням не ходил: всего-то раз в неделю «обтирался влажной губкой»…
Думаю, что обнаруженный здесь секрет кроется в самом авторе, который, по свидетельству современников, «вообще не потел». То есть такая штука, как «гипергидроз» (говоря языком современных терапевтов), ему была вовсе не знакома. Отсюда, наверное, и поверхностное знание об этом досадном недуге. Кстати, отсутствие потоотделения – тоже недуг, и нешуточный, по поводу которого специалисты говорят о серьёзных проблемах со здоровьем на грани жизнеспособности организма.
Разве что в последней, 11-й главе первого тома, приступив наконец к жизненеописанию Чичикова во всех подробностях, повествователь не преминул заметить мимоходом, что с получением достойной должности, «долговременного поста», именно тогда — «тут только и теперь только стал Чичиков выпутываться из-под суровых законов воздержанья и неумолимого своего самоотверженья».
И далее: «Я думаю, приятно будет узнать, что он всякие два дни переменял на себе белье, а летом во время жаров даже и всякой день: всякой сколько-нибудь неприятный запах уже оскорблял его. По этой причине он всякой раз, когда Петрушка приходил раздевать его и скидавать сапоги, клал себе в нос гвоздичку…»
Да уж, «щекотливее» чичиковской натуры и не придумать при всём желании, если, конечно, не падать ниц в беспамятстве перед гением гоголевским)
Вернёмся, однако, к нашим белугам с осетрАми.
Гл. 7-я: «…появилась на столе белуга, осетры, семга, икра паюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки и балыки, это всё было со стороны рыбного ряда. Потом появились прибавления с хозяйской стороны, изделия кухни: пирог с головизною, куда вошли хрящ и щеки 9-пудового осетра, другой пирог с груздями, пряженцы, маслянцы, взваренцы».
(Да уж, повторюсь, в прозе Тургенева такую роскошь и такое воистину русское раздолье для «желудка господина средней руки» даже трудно представить…)
Там же: «Гости, выпивши по рюмке водки. приступили со всех сторон с вилками к столу и стали обнаруживать, как говорится, каждый свой характер и склонности, налегая кто на икру, кто на семгу, кто на сыр. Собакевич, оставив без всякого внимания все эти мелочи, пристроился к осетру, и покамест те пили, разговаривали и ели, он в четверть часа с небольшим доехал его всего…»
Гл. 8-я: «Мужчины почтенных лет, между которыми сидел Чичиков, спорили громко, заедая дельное слово рыбой или говядиной, обмакнутой нещадным образом в горчицу…».
Там же: «калачи и кренделя из заварного теста»; «пирог-курник и пирог- рассольник…».
Гл. 9-я: «. все те, которых нельзя было выманить из дому даже зазывом на расхлебку пятисотрублевой ухи, с двух-аршинными стерлядями и всякими тающими во рту кулебяками…»
Гл. 10-я (О капитане Копейкине): «…приютился в Ревельском трактире, за рубль в сутки; обед — щи, кусок битой говядины. »
Там же: «Зашел в Палкинский трактир выпить рюмку водки, пообедал в «Лондоне», приказал подать себе котлетку с каперсами, пулярку спросил с разными финтерлеями…».
Там же: «То бывало едал щи, говядины кусок; а теперь в лавочке возьмет какую-нибудь селедку или огурец соленый да хлеба на два гроша, — словом, голодает бедняга, а между тем аппетит, просто, волчий. Проходит мимо эдакого какого-нибудь ресторана — повар там, можете себе представить, иностранец, француз эдакой с открытой физиогномией… (…) котлетки с трюфелями, — словом, рассупе деликатес такой, что, просто, себя, то-есть, съел бы от аппетита. Пройдет ли мимо Милютинских лавок: там из окна выглядывает, в некотором роде, семга эдакая, вишенки по пяти рублей штучка, арбуз-громадище… словом, на всяком шагу соблазн такой, слюнки текут…»
Там же: «Сегодня за обедом объелся всякой дряни, чувствую, что уж начинается в желудке возня».
«…невыносимый аппетит в желудке (у Чичикова, конечно)…».
На этом, господа, позвольте завершить цитирование гоголевского menu, а ежели отдельные фрагменты сего, украшенного цитатами обзора кого-то не на шутку вдохновили, то дай ему бог чичиковского аппетита в потреблении тех съестных запасов, кои имеются в его распоряжении.
*Здесь и далее цитаты из «Мёртвых душ» воспроизводятся по академическому ПСС Н.В.Гоголя (1951 г., том VI).
Читала на голодный желудок.
Боже мой, каким Чичиков был обжорой.
Поделился бы кусочком форели.
Гоголь в поцелуях
поросёнка
Чичиков объелся вновь
блинцов
Впереди шикарное застолье
Ужин из домашних холодцов
Осетрина, сёмга и белуга
Балыки, икра, селёдка
На столе в графине ледяная водка
и коньяк латгальский
Фёдор знает, Аэлиту вкусно
угощает.
ПРОЕКТ ОТВЕТА В ФОРМАТЕ ХОККУПЛЕТА
закуска супер —
стихи Аэлиты под
коньяк латгальский
Источник: stihi.ru
Обед у Манилова в поэме «Мертвые души»: текст эпизода, отрывок, фрагмент
Далеко не все помещики ведут себя с Чичиковым так же гостеприимно. Например, Плюшкин вместо вкусного обеда предлагает гостю сухарь и старую наливку.
Ниже представлен полный текст эпизода «Обед у Манилова» из поэмы «Мертвые души». Этот эпизод можно найти во 2-ой главе поэмы.
Обед у Манилова в поэме «Мертвые души» (текст эпизода)
«. Неизвестно, до чего бы дошло взаимное излияние чувств обоих приятелей, если бы вошедший слуга не доложил, что кушанье готово.
– Прошу покорнейше, – сказал Манилов. – Вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах и в столицах, у нас просто, по русскому обычаю, щи, но от чистого сердца. Покорнейше прошу.
Тут они еще несколько времени поспорили о том, кому первому войти, и наконец Чичиков вошел боком в столовую.
В столовой уже стояли два мальчика, сыновья Манилова, которые были в тех летах, когда сажают уже детей за стол, но еще на высоких стульях. При них стоял учитель, поклонившийся вежливо и с улыбкою. Хозяйка села за свою суповую чашку; гость был посажен между хозяином и хозяйкою, слуга завязал детям на шею салфетки.
– Какие миленькие дети, – сказал Чичиков, посмотрев на них, – а который год?
– Старшему осьмой, а меньшему вчера только минуло шесть, – сказала Манилова.
– Фемистоклюс! – сказал Манилов, обратившись к старшему, который старался освободить свой подбородок, завязанный лакеем в салфетку.
Чичиков поднял несколько бровь, услышав такое отчасти греческое имя, которому, неизвестно почему, Манилов дал окончание на «юс», но постарался тот же час привесть лицо в обыкновенное положение.
– Фемистоклюс, скажи мне, какой лучший город во Франции?
Здесь учитель обратил все внимание на Фемистоклюса и, казалось, хотел ему вскочить в глаза, но наконец совершенно успокоился и кивнул головою, когда Фемистоклюс сказал: «Париж».
– А у нас какой лучший город? – спросил опять Манилов.
Учитель опять настроил внимание.
– Петербург, – отвечал Фемистоклюс.
– А еще какой?
– Москва, – отвечал Фемистоклюс.
– Умница, душенька! – сказал на это Чичиков. – Скажите, однако ж… – продолжал он, обратившись тут же с некоторым видом изумления к Маниловым, – в такие лета и уже такие сведения! Я должен вам сказать, что в этом ребенке будут большие способности.
– О, вы еще не знаете его, – отвечал Манилов, – у него чрезвычайно много остроумия. Вот меньшой, Алкид, тот не так быстр, а этот сейчас, если что-нибудь встретит, букашку, козявку, так уж у него вдруг глазенки и забегают; побежит за ней следом и тотчас обратит внимание. Я его прочу по дипломатической части. Фемистоклюс, – продолжал он, снова обратясь к нему, – хочешь быть посланником?
– Хочу, – отвечал Фемистоклюс, жуя хлеб и болтая головой направо и налево.
В это время стоявший позади лакей утер посланнику нос, и очень хорошо сделал, иначе бы канула в суп препорядочная посторонняя капля. Разговор начался за столом об удовольствии спокойной жизни, прерываемый замечаниями хозяйки о городском театре и об актерах.
Учитель очень внимательно глядел на разговаривающих и, как только замечал, что они были готовы усмехнуться, в ту же минуту открывал рот и смеялся с усердием. Вероятно, он был человек признательный и хотел заплатить этим хозяину за хорошее обращение. Один раз, впрочем, лицо его приняло суровый вид, и он строго застучал по столу, устремив глаза на сидевших насупротив его детей.
Это было у места, потому что Фемистоклюс укусил за ухо Алкида, и Алкид, зажмурив глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но, почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром. Хозяйка очень часто обращалась к Чичикову с словами: «Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли». На что Чичиков отвечал всякий раз: «Покорнейше благодарю, я сыт, приятный разговор лучше всякого блюда».
Уже встали из-за стола. Манилов был доволен чрезвычайно и, поддерживая рукою спину своего гостя, готовился таким образом препроводить его в гостиную, как вдруг гость объявил с весьма значительным видом, что он намерен с ним поговорить об одном очень нужном деле.
– В таком случае позвольте мне вас попросить в мой кабинет, – сказал Манилов и повел в небольшую комнату, обращенную окном на синевший лес. – Вот мой уголок, – сказал Манилов. «
Конец эпизода.
Это был текст эпизода (отрывок, фрагмент) с описанием обеда у Манилова в поэме «Мертвые души» Гоголя.
Источник: www.literaturus.ru